Из неопубликованного. Проза.
"...Ясна была ситуация, ясны были обстоятельства,
не требующие детального разбора, поскольку все компоненты оных находились, умещались здесь же, в тесном пространстве нашего "запорожца". А цель - домой, иных выискивать не приходилось. И над путями достижения этой цели не нужно было ломать голову. Жми на газ, крути баранку, да уповай по своему старанию на милосердие Господне.
Физическая моя немощь, боль и усилия по их преодолению заполняли всё
мое имеющееся психологическое пространство, оставляя впереди по ходу движения узкий просвет направлением покуда на Уральск, а там, далее по маршруту. И меня, говоря по правде, всё меньше и меньше волновали различные вопросы, возникшие и продолжающие возникать в ходе нашего марафона, но не имеющие теперь непосредственного отношения к нашему перемещению в пространстве. Что за груз лежит в нашем багажнике? Что за пуля увязла в мозгу Никиты? Что за белая "девятка" тянется вслед за нами по пыльным, казахским просторам? Не всё ли равно, если это сейчас вовсе не влияет на ритм спидометра, мерно отсчитывающего километры пути?
Домой, домой. Я смогу, я дотерплю, я доеду... Из
подобного оцепенения, из этой автопилотной полуотключки меня вывел пронзительный крик Алены:
- Это они, Лаврентий! Это опять они! Она
кричала и указывала рукой мимо меня влево, сдвинувшись на краешек своего кресла, прижавшись, словно в желании спрятаться, скрыться. Там, слева, поравнявшись с нами, но не обгоняя, шла серебристая "нексия". На этот раз их было не четверо, а только двое из тех четверых. Но все эти количественные расклады были незначительны, мизерны по сравнению с самим фактом появления этого дьявольского экипажа.
Они пребывали в полном восторге, они были искренне рады
встрече с нами. Резким, коротким рывком "нексия" приблизилась к нам, едва не смешивая краски на наших бортах. Я невольно принял вправо, срываясь колесами на обочину. Удерживая руль, я всем своим весом навалился на рычаг тормоза. Взвизгнул наш "запорожец", следом тоном выше и пронзительнее завизжали тормоза "нексии". Наш автомобиль крутанулся и остановился носом к полосе, свесившись задними колесами в кювет. "Нексия", проскочив вперед и взметнув с обочины клубы пыли, напротив, свесилась в кювет носом. Ребята по-прежнему были веселы, они улыбались нам, не выходя из своей машины. Один из них выразительно поводил внушительной, едва ли не скотобойной финкой возле своего горла, другой шутливо (конечно же, шутливо и радостно!) целился в нас из того самого мелкокалиберного обреза. Вот, забияки! Они призывно махали руками, дополняя эти призывы не совсем пристойными жестами, обращенными главным образом к Алене. Они не были казахами, лица их были не вполне трезвыми, но вполне европейскими. Но где же белая "девятка"? Малая искра надежды теплилась в моей душе. Я посмотрел в зеркало и увидел, что "девятка" остановилась в положенных ей и уже привычных полукилометрах позади от нас. Предположить, что с этой любезной парочкой возможен какой-либо полюбовный консенсус, не отважился бы и самый завзятый мечтатель. Мотор мой продолжал невозмутимо пофыркивать, я врубил передачу и, выжимая из него максимальное ускорение, устремился мимо "нексии" на полосу. Ребятам не понадобилось много времени, чтобы догнать нас, вновь пристроившись рядом. Опять резкий рывок на сближение с нами! Бампер "нексии" ощутимо чиркнул по переднему крылу моего горбунка. Как видно, на сегодня развлечение для ребят было куда дороже, чем машина.
Ну и черт с ними! Посмотрим, кто кого сильней напугает, если "кореец" и
тяжелей "запорожца", то не на столько, чтобы разница в массах стала решающим фактором в нашем скоростном сумо. Улучив подходящий момент, я скорым маневром сдвинулся до упора вправо к обочине и уже оттуда, вывернув баранку, круто двинул наперерез "нексии", от души с хрястом приложив её в область передней подвески.
Маневр мой оказался тем более удачным, что был, как видно, совершенно
неожиданным для супротивного рулевого. "Дэу" выбросило на встречную полосу. Уворачиваясь от, несущегося в лоб, "камаза", они окончательно ушли влево на обочину и едва не опрокинулись в кювет. Но ребята оказались непомерно настырными, вдобавок ко всему предыдущему они заново и серьезно обиделись на меня, осерчали за мой непочтительный финт. Они скоро приближались сзади, неотвратимо увеличиваясь в зрительном объеме и прибавляя в ярости. Правый седок "нексии" выставил в окошко руку с обрезом и грозно потрясал ею в воздухе.
- Ну-ка, сползай скоренько на пол! - крикнул я Алене.
- Они, того гляди, опять палить начнут! Девчонка послушно и молча
протиснулась в тесное пространство перед передним креслом. И всё-таки я напугал их! Они явно не решались теперь подойти ко мне сбоку, предпочитая атаковать с более безопасного для них тыла.
- Держись крепче! - успел я крикнуть Алене, увидев их стремительное
намерение на стыковку. Удар был весьма ощутимым. "Запорожец" наш ухнул вперед, клюнув носом, словно проваливаясь в некую яму. В какой-то определенный короткий момент усилие на руль резко возросло, и мне пришлось изрядно поднапрячься, чтобы удержать на полосе свою, разогнавшуюся к тому моменту километров под сто, колымагу.
Вот, козлы! Оторвяги бедовые! Так вот, граждане, пожинаем плоды засилья
на наших экранах низкопробных заморских боевиков! Подражают наши мальчики, копируют, ассоциируют, не жалея ни свои автомобили, ни свои глупые головы! Опять нагоняют, и ещё один увесистый поджопник со скрежетом металла! И ещё удар! И ещё... На четвертом или пятом наезде наш покойный друг Никита Буров не усидел на месте и повалился набок, теряя кепку и очки. Давай, давай, баранье неразумное! Так подбадривал я себя, ругая с немалым художественным напрягом подобными и куда более грубыми словами своих преследователей. Лишь бы не боднули в какое-нибудь уязвимое место мотора, он ведь, родимый, у меня сзади, и все нападки и оскорбления принимает нынче непосредственно на себя.
- Вези, родной, вези! - приговаривал я. - Я тебе дома литые диски и
руль из красного дерева поставлю! Пока в пути, ещё не страшно. Не дай Бог, остановиться, тогда придется значительно тяжелее. Но не бесконечно же будут продолжаться эти безумные салочки! Я всерьез, в первый раз за свою жизнь испугался за свое сердце, сначала бешено бившееся, выскакивавшее из груди, а теперь всё чаще проваливающееся на какое-то дно, от чего перехватывало дыхание и темнело в глазах. Отстав метров на пятьдесят, "нексия" вновь приближалась с хорошим ускорением, хищно ощерив свой уже изрядно побитый передок. И тут, в очередной раз скоро глянув в зеркало, я увидел позади них мускулистые обводы знакомого малинового агрегата! Прежде, чем "нексия" успела достать нас, он достал её, достал по-настоящему, отвесив ей такой добрый пинчище под форсово задранную задницу, что бедная "дэушка" заюлила по полосе, словно шкодливая кошка, застигнутая сердитым волкодавом! Они ещё не успели выправить ход, как получили ещё и ещё!
Сафари продолжалось, но охотник на глазах превращался в жертву. Не скажу,
что процесс этого превращения был мне неприятен, но удивление и растерянность заглушали покуда все мои прочие чувства. Ребята почуяв над собой реальный гнездец, рванули вперед, с ходу обогнав нас, скоро и напрочь забытых ими. "Паджеро" неотступно без труда следовал вплотную за ними. Да, да! Это был он, малиновый пятидверный "паджеро" Измаила. Увлеченный сверх меры нашим дорожным противостоянием, я, как видно, не заметил, пропустил вернувшегося (и надо сказать, весьма вовремя вернувшегося) назад Измаила. Браво, Самойленко! Браво, "паджеро"! Ату их! Ату! Вовсе не исключаю, что кричал я это вслух и громко, а уж искренно и от всей души - наверняка. Во всяком случае, отчаянное мое тогдашнее состоянее вполне к этому располагало. Не сбавляя скорости, я продвигался вперед, по мере возможности наблюдая за удалявшимися от меня, но всё ещё находящимися в поле зрения, событиями. Благо, на изрядном расстоянии, кроме уходившей от меня пары, других машин не было. Впереди по трассе стоял мост через Кушум неподалеку от его впадения в Урал, и мост этот уже был виден. Натиск "паджеро" на "нексию" был, по- видимому, гораздо серьезнее, чем предыдущий натиск самой "нексии" на нас. До меня донесся хлопок выстрела, через несколько секунд ещё один. И в следующий момент "дэу" была атакована так серьезно, что полностью потеряв управление, завертелась и пошла юзом к правому краю дороги, как видно, не выдержала удара одна из задних подвесок, и у "корейца" отвалилось колесо. Это самое оторвавшееся колесо, высоко подскакивая, покатилось в сторону прочь от "нексии", но, ударившись о борт встречного "газона", поубавило инерции и, тихонько проковыляв ещё какое-то расстояние, улеглось точно на разделительной полосе. Следующий удар, не ослабевающей ни на мгновенье, атаки "паджеро" был сокрушителен. "Нексия" приподнялась на полметра вверх, опрокинулась и, переворачиваясь через крышу, покатилась вперед по дороге. Они уже были практически на мосту. Измаил сбавил ход, почти остановился, дождался, покуда "нексия" остановит свое вращение. И когда дохлая, искореженная жертва замерла на боку, тяжелый джип, двинувшись вперед, подцепил её под днище своим "кенгурятником" и, толкая перед собой подобно бульдозеру, поволок её с ускорением по мосту. Где-то около середины он начал забирать вправо. Ещё несколько секунд, и проломив с треском боковые заграждения моста, изуродованная "нексия" была низвергнута в реку. Не задерживаясь дольше необходимого, "паджеро" сдал неторопливо назад и, вырулив на полосу, поехал своей дорогой, мощно и уверенно набирая скорость, удаляясь вдаль по прямой, словно прочерченной, дороге, быстро уменьшаясь в размерах. Обогнав, идущий далеко впереди, автобус, он скрылся из вида. Остановился я, лишь проехав километра три после моста. Я был ошеломлен, я был покуда не в силах понять и осмыслить, что же произошло с нами на дороге Гурьев - Уральск в течение последних десяти минут.
- Мне можно подняться? - подала голос Алена. Она по-прежнему сидела на
корточках, вжавшись в пространство под передней панелью.
- Да, да, конечно, - отозвался я. - Вылезай, келейница, на Божий свет.
Прежде, чем сесть на свое сидение, она осмотрелась по сторонам.
- Где они? - Уехали... Она, сидя внизу, ничего не видела.
И рассказывать ей о чем-либо, конечно же, не следовало. Я и не стал, не хотелось, не стоило. Я был весь мокрый от пота, словно от вылитого на меня ведра (и не меньше) воды. Все мои температуры и ознобы в настоящий момент были далеко позади. Вот это терапия! Но руки дрожали уже не от озноба, а, вероятно, от пережитого физического и эмоционального напряжения. Я закурил, с аппетитом и удовольствием проглатывая большие затяжки горьковатого дыма. Алена сидела рядом и шмыгала носом, я обернулся на неё. По бледным щекам её текли слезы, было видно, что она пережила сильный испуг. "Боже мой! - подумал я.
- Сколько же сильных испугов выпало нам за последние сутки. Раз уж их так
много, может быть, и не стоит считать их такими уж сильными?" Я погладил её по голове, обнял и прижал к своему плечу.
- Достается тебе с нами, бедняжка. Видно, выпали мы тебе по жребию свыше.
- Они больше не вернутся?
- Нет. Теперь уже нет, - улыбнулся я. - Они сказали, что уходят навсегда, и это
была их последняя шутка. И я склонен им верить... Она взяла мою руку в свои маленькие, прохладные ладошки и прижала её, всё ещё сотрясаемую периодической дрожью, к своей маленькой, теплой груди.
- Тебе надо отдохнуть, - сказала она тихо. - Ты совсем устал.
- Ну, ну - я еще раз погладил её по голове. - Вот, видишь, отдыхаем, тем и занимаемся. А ты, как менее уставшая, выйди и посмотри, сильно ли они нас изуродовали. Алёна вышла из машины, прошла назад, хлопнула крышкой капота, потом ещё раз сильнее и ещё раз...
- Тут открылось и не закрывается, - крикнула она. - Черт с ним! Загляни в мотор.
Ничего там не разбито? Нигде масло не течет?
- Вроде бы нет, - отозвалась через какое-то время она.
- Возьми воду и смочи насос, раз уж стоим. Она вернулась за водой.
- Как там, сильно побито? - Порядочно, - кивнула она. - Все фонари вдребезги. А у
тебя спина в крови, надо перевязаться.
- Давай перевяжемся, - согласился я. - Заодно успокоим дыхание. Я обжег пламенем
зажигалки наш походный "хирургический" инструмент, и Алена принялась за работу. А я, склонившись над баранкой, пытался думать о вечном, о превратностях судьбы, о жизни и смерти. Главным образом, о последней. Судьбе было угодно устроить встречу этих гурьевских подонков с нами, тоже, надо сказать, далеко не ангелами. Судьбе было угодно послать нам в дорогу девочку, может быть, ангела, но ангела падшего, или всамделешнего... Кто теперь разберет? Она-то и стала причиной нашей встречи с гурьевской командой. Девочка, появлением которой был так радостно обнадежен Никита, и из-за которой нарвался на такие серьезные неприятности, что теперь его поза на заднем сидении нашего инвалидного транспорта не имеет для него ровно никакого значения.
Отправляясь в путь, мы предполагали, что едем отнюдь не в лес по ягоды. Мы были
готовы, может быть, и не вполне, но всё же отчасти, к преодолению определенных трудностей и опасностей. Но то, чем мы были сокрушены, могло предполагаться, разве что, как рок, возможный для каждого и всегда, но мало предопределенный именно этим нашим вояжем. Для кого же эта встреча стала наиболее фатальной, роковой? Для нас, всё время бывших в роли жертвы, или для наших преследователей, окончивших свою гонку во мрак не менее ужасно, чем Бурый, и более страшно, чем покуда живые я и моя спутница? Все рассуждения о судьбе, в иное время досужие, были теперь для меня вполне реальны, насущны, осязаемы.
- Всё, как смогла, перевязала, - выдохнула Алёна, залепляя повязку пластырем..."
  • К странице о Лавленцеве