А.Л.БОРАТЫНСКОЙ (Зима 1840 г., Петербург)
Sорhiе К. чрезвычайно мила; мы с нею
тотчас вошли в некоторую
короткость; говорят, что и я был
очень любезен. (Далее семь
зачеркнутых и не поддающихся
прочтению строк). У Карамзиных в
полном смысле sа1оn. В продолжение
двух часов, которые я там провел,
явилось и исчезло человек двадцать.
Тут был Вяземский, приехал Блудов.
Вяземский напомнил ему о старом его
знакомстве со мною. Он очень мило
притворился, что не забыл, говоря,
что мы вместе слушали в первый раз
"Бориса Годунова". Это
неправда, но, разумеется, я ему не
противоречил. Забыл тебе сказать,
что (1 неразборчиво) прежде
Карамзиных мы слушали у Одоевского
повесть Сологуба "Тарантас",
украшенную виньетами, полными
искусства и воображения одного
князя Гагарина. Виньеты прелесть, а
повесть посредственна. Ее все
критиковали. Я тоже пристал к
критикам, но был умереннее других.
Спор, завязавшийся у Одоевского,
продолжался у Карамзиных и был
главный предмет разговора. На
другой день (вчера) я был у
Жуковского, провел у него часа три,
разбирая ненапечатанные новые
стихотворения Пушкина. Есть
красоты удивительной, вовсе новых и
духом и формой. Все последние пьесы
его отличаются - чем бы ты думала? -
силою и глубиною. Что мы сделали,
Россияне, и кого погребли! - слова
Феофана на погребение Петра
Великого. У меня несколько раз
навертывались слезы
художнического энтузиазма и
горького сожаления. В тот же день
поехали в французский театр в ложу
к(нягини) Абамелек. Давали Lа
Lесtгiсе, играла М-mе Аllап, хороша, но
не чрезвычайно. Говорят, она была не
в духе и за кулисами ее кто-то
обидел. К(нягиня) Одоевская сидела
одна в своей ложе. Встречаясь со
мною глазами, она меня поманила к
себе, и я у нее просидел весь первый
акт. Тут мы говорили об Елагине и
Киреевском. Поздний вечер провел со
своими. Вот тебе не письмо, а журнал.
Меня уже тянет домой, хотя провожу
время очень приятно.
К списку адресатов
Боратынского