В Италии где-то, но в поле пустом
(Не зрелось жилья на полмили кругом)

Меж древних развалин стояла лачужка,
С молоденькой дочкой жила в ней старушка.

С рассвета до ночи за тяжким трудом,
А все-таки голод им часто знаком.

И дочка порою душой унывала;
Терпеньем скудея, на бога роптала.

"Не плачь, не кручинься ты, солнце мое! -
Тогда утешала старушка ее. -

Не плачь, переменится доля крутая:
Придет к нам на помощь Мадонна святая.

Да лик ее веру в тебе укрепит,
Смотри,  как  приветно  с  холста  он глядит!"

Старушка смиренная с речью такою,
Бывало, крестилась дрожащей рукою,

И с теплою верою в сердце простом
Она с умиленным и кротким лицом

На живопись темную взор подымала,
Что угол в лачужке без рам занимала.

Но больше и больше нужда их теснит;
Дочь  плачет  и  ропщет,  старушка молчит.

С утра по руинам бродил любопытный:
Забылся, красе их дивясь, ненасытный.

Кров нужен ему от полдневных лучей:
Стучится к старушке, и входит он к ней.

На лавку садился пришлец утомленный,
Но вспрянул, картиною вдруг пораженный.

"Божественный образ! чья кисть это, чья?
О, как не узнать мне! Корреджий, твоя!

И в хижине этой творенье таится,
Которым и царский дворец возгордится!

Старушка, продай мне картину свою,
Тебе за нее я сто пиастров даю".

- Синьор, я бедна, но душой не торгую;
Продать не могу я икону святую. -

"Я двести даю, согласися продать".
- Синьор, синьор! бедность грешно искушать.

Упрямства не мог победить он в старушке,
Осталась картина в убогой лачужке.

Но вскоре потом по  Италии всей
Летучая весть разнеслася о ней.

К старушке моей гость за гостем стучится,
И, дверь отворяя, старушка дивится.

За вход она малую плату берет
И с дочкой своею безбедно живет.

Так, веру и гений в едино сливая,
Равно оправдала их дева святая.

                        1832(?)